Вместо дежурных слёз расскажем синемарксистский анекдот или апокриф, подтверждаемый некоторыми до сих пор живыми свидетелями.
В 1977 режиссер привез в Москву свой фильм «20 век» для единственного внеконкурсного показа на фестивале. На пресс-конференции перед фильмом он решил немножко пошутить: «Я извиняюсь перед советскими зрителями за обилие красных флагов в моем фильме, представляю, как они вам тут надоели!». Никто не засмеялся и даже не улыбнулся. Повисло неловкое молчание. Бертолуччи уедет в Рим, а всем тут дальше жить. Про флаги это он имел в виду, конечно, финальную сцену, где выгнавшие хозяев крестьяне достают по красному флагу из каждого дома и сшивают их в общий купол. Получается такое коллективное рукотворное небо коммунистической солидарности. Выглядит очень красиво, лирично и пафосно. Особенно, когда ветер дует на шёлк. Но ББ, конечно, понимал, что восприятие красных флагов в обществе, где они являются вызовом буржуазной системе и в обществе, где они являются партийно-обязательными атрибутами лояльности, не может быть одинаковым. Когда начался показ, режиссера предупредили, что у советского зрителя другие представления о допустимой степени эротизма на экране и поэтому все слишком сексуальные сцены вырезали. В итоге фильм уменьшился на целых 40 минут, но ББ принял и это.
После всего официоза он захотел затусить с настоящей московской богемой, там, где нет цензуры и знакомые повезли его в мастерскую Мессерера, бывшую тогда моднейшим местом. Там постоянно собирались Высоцкий, Тарковский, Ахмадулина, Окуджава, Аксенов, ну в общем все основные герои будущего сериала «Таинственная страсть» и вообще самые интересные и оригинальные люди тогдашней столицы. И все, кто там был в тот день, были невероятно рады появлению знаменитого итальянского режиссера и сразу начали ему наливать и разговаривать по душам. И по всем темам у них было полное взаимопонимание: психоанализ очень важен, сюрреализм ещё важнее, «новый роман» требует нового читательского опыта и всё такое.
Пока растроганный таким единством и синхронностью, Бертолуччи не сказал, почувствовав себя в кругу своих: «Я знаю, что в вашем обществе хватает недостатков и пока не всё гладко, но всё же как же круто, что вы строите коммунизм, об этом можно только мечтать, мы у себя в Италии тоже однажды начнем, вот у нас недавно студенты бунтовали, университет захватили, красные флаги из окон вывесили, плакаты всякие, а я как раз машину новую купил, дорогую, гламурную такую, красного цвета, конечно, и вдруг понял, что нужно делать, ну её к черту, машину эту, привез её на баррикады, полиция как раз пошла в наступление, машину перевернули, подожгли, она участвовала в борьбе, в ней наконец-то был нужный смысл, это было очень красиво, потому что это для будущего коммунизма! То ли ещё будет, это только начало!» И руками так машет экспрессивно, по-итальянски, показывая, как всё было и будет.
А советские шестидесятники смотрят на него недоверчиво так и слишком пристально, а потом кто-то из них говорит мэтру осторожно: «Слушай, тут из КГБ сейчас никого нет, тут эту ерунду всю не обязательно говорить, мы тут общаемся вполне свободно!» А Бертолуччи такой не понимает в чем проблема, пытается объяснить: «Да нет, подождите, я же знаю всё и про цензуру, сам столкнулся сегодня чуть-чуть и про пропаганду, это ясно, но это ведь временно и на дальнейшем пути к коммунизму постепенно отомрёт, главное двигаться в правильном направлении, мы же художники, а значит, должны быть за революцию и за рабочий класс, может быть что-то и не так тут у вас, вам виднее, может у маоистского Китая чему-то поучиться стоит, у Кубы там, есть же разные модели социализма, они должны обогащать друг друга на общем пути.» И опять руками машет для убедительности. А ему снова тихо так, вкрадчиво, говорят: «Здесь нас не прослушивают, это точно, тут территория свободы, говорим, что думаем, а не всю эту хрень, которую в посольстве произносить полагается. Мы знаем, что вы там живете отлично, у вас свобода: снимай фильмы какие хочешь, пиши/говори, что нравится, сюрреализм, психоанализ и новый роман в свободном доступе для всех желающих, а в магазинах вообще любые джинсы и любая колбаса стольких сортов, что и не сосчитаешь.»
Бертолуччи ещё повозражал, поудивлялся, поводил руками объяснительно, но окончательно убедился, что по этому вопросу понимания нет, а есть недоразумение и вернул беседу туда, где она была раньше, к вопросам символизма, образов из бессознательного и скрытого эротизма в конкретном кадре, а о политике больше в тот вечер ни с кем не разговаривал. И в Советский Союз после того раза вообще больше не приезжал.
